Архивы — память общины

Human Rights, the UN and the Baha'is in Iran (Права человека, ООН и бахаи в Иране)

Назила Ганеа

Издательство George Ronald / Kluwer Law International

Оксфорд / Гаага

Наступление нового тысячелетия принесло также и неожиданный всплеск религиозности по всему миру. Антиклерикализм, когда-то казавшийся мощной приливной волной модернизма, оказался всего лишь небольшим всплеском.

К несчастью, одним из побочных эффектов подъёма религиозности стало усугубление религиозного фанатизма и даже насилия. Список пострадавших от этого стран слишком велик, чтобы приводить его здесь, но проявления этой нетерпимости и насилия можно заметить практически на каждом континенте, а на глобальном уровне они достигают масштабов пресловутого «столкновения цивилизаций».

В этом контексте недавняя книга «Права человека, ООН и бахаи в Иране» Назилы Ганеа приобретает особое значение. В ней не только тщательно исследуется конкретный случай религиозных преследований — ситуация с бахаи в Иране,— но и даётся глубокий анализ тех шагов, которые предприняло международное сообщество в обстоятельствах, когда пересеклись права человека и религия.

Ситуация с иранскими бахаи обсуждалась не раз, как на страницах нашего бюллетеня, так и мировыми новостными агентствами. Широко известно, что с момента создания в 1979 году Исламской Республики Иран более 200 бахаи были убиты, сотни брошены в тюрьмы, тысячи лишились работы и права на образование — и всё это по причине их религиозной принадлежности.

Наряду с этим, однако, ситуация вокруг бахаи представляет собой один из наиболее удачных примеров международного вмешательства в области прав человека. В 1982 году Комиссия по правам человека ООН выпустила первую из 19 ежегодных резолюций, выражающих «озабоченность» ситуацией с правами человека в Иране, с особым упоминанием о бахаи. За ними следовали соответствующие резолюции Генеральной Ассамблеи ООН.

Хотя иранское правительство никогда прямо не признавало роль этих деклараций, равно как и гневных протестов в международных средствах массовой информации и со стороны национальных парламентов и законодательных собраний, тем не менее, размах резни в течение нескольких последующих лет значительно сократился, так же как и количество бахаи, заключённых в иранские тюрьмы. К сожалению, другие формы преследований продолжаются и по сей день: бахаи ограничены в возможности получать образование, их собственность экспроприируется, им отказывают в принятии на работу, они не могут свободно проводить богослужения и собрания.

Д-р Ганеа, читающая лекции по международному праву и правам человека в Лондонском университете, педантично проанализировала динамику и содержание всех относящихся к делу ооновских резолюций с 1980 по 2002 год — почти треть 628-страничной книги составляют приложения, документирующие, год за годом, все резолюции ООН по Ирану и ситуацию с общиной бахаи в этой стране. Уже только поэтому книгу можно считать ценным документом, который будет полезен каждому, кого интересует вопрос о том, как можно добиться эффективной работы от механизма международной защиты прав человека.

Однако значительно больший интерес вызовут, вероятно, анализ и выводы д-ра Ганеа, рассматривающей место вопроса о бахаи в общей системе международных прав человека и его связи с религиозной нетерпимостью.

Д-р Ганеа отмечает, например, что проблема прав человека изначально рассматривалась почти исключительно со светской точки зрения, и что международные дискуссии по этому поводу пришлись в основном на вторую половину XX века, на послевоенное время.

Из-за такой светской атмосферы, в которой рождалась теория прав человека, вопрос о том, как в неё вписываются религиозная нетерпимость и преследования, всегда был проблематичным и зачастую его предпочитали оттеснять на обочину магистрального пути развития международного законодательства в области прав человека.

Она отмечает, что с исторической точки зрения религиозные конфликты всегда были источником насилия и нарушения «прав человека», особенно когда одна религия пыталась утвердить своё моральное превосходство на другой. Таким образом идея движения за права человека всегда заключалась в том, чтобы «выработать собственный язык нравственности, чтобы его можно было противопоставить замкнутым на самих себя конкретным системам вероисповедания,— пишет д-р Ганеа.— В основе такого взгляда лежало, судя по всему, убеждение в том, что единственный способ сделать нормы и стандарты в области прав человека всеобщими — это использовать такой секулярный подход».

Однако она считает, что в сегодняшнем сложном мире «верующих и неверующих, широкого разнообразия культур, религий и рас» практически невозможно отделить теорию и законодательство в области прав человека от вопросов религии и религиозных убеждений — более того, такие попытки будут контрпродуктивны.

Вместо этого, пишет она, религии «надо призвать нацелить их видение и нравственные ресурсы на развитие прав человека, вместе с тем оставляя “возможность принятия нейтральных норм и ценностей, независимых от таких традиций”. Если же и идеологию прав человека, и религиозную приверженность интерпретировать с тоталитарной точки зрения, то они станут взаимоисключающими, что, в стратегической перспективе, нанесёт ущерб на обоих направлениях».

Она пишет также, что главное в пересечении прав человека и религии — это вопрос о том, «как религии хотят, чтобы относились к ним, и как они сами относятся к окружающим».

«Одна из самых интересных дилемм — это дилемма новой религии, возникающей среди предыдущих,— пишет она.— Такие группы воспринимают себя как основателей новой конфессии, а “родительская” община рассматривает их как искажение и еретическое ответвление от своей группы. Следовательно, им часто отказывают даже в базовых человеческих правах, поскольку они олицетворяют самую опасную форму “инаковости”».

В этом ключе ситуация с иранскими бахаи приобретает особое значение, как «удивительную, хотя и короткую, демонстрацию страстно отстаиваемых, но фундаментально противоположных разногласий между культурной революцией Исламской Республики Иран и международным сообществом, защищающим права человека».

Её описания споров международных экспертов по правам человека и иранских дипломатов на различных форумах ООН представляют это в такой форме, что иногда это выглядит комичным — если бы не серьёзность вопроса.

На протяжении 1980-х и 90-х годов иранские представители пытались похоронить дело бахаи, или, по крайней мере, опровергнуть тот факт, что оно представляет собой классический случай чисто религиозных преследований. Они периодически объявляли бахаи то сионистами (поскольку Всемирный Центр Бахаи по историческим причинам находится в Израиле), то преступной группировкой (например, обвиняя бахаи в безнравственности и злоупотреблении наркотиками), а то и просто пытались представить этот вопрос как настолько мелкий, что он недостоин никакого внимания.

В 1991 году, например, иранское правительство выпустило документ, утверждающий, что количество бахаи в Иране «меньше тысячи» — несмотря на хорошо известную цифру 300 тысяч,— одновременно заявляя — вероятно, чтобы опровергнуть обвинения в том, что бахаи закрыт доступ к образованию,— что в 1990 году «500 абитуриентов-бахаи» сдали вступительные экзамены в учреждения высшего образования.

«Согласно этому заявлению,— пишет д-р Ганеа,— более 50% иранской общины бахаи сдавало в 1990 году вступительные экзамены в университеты! Если целью этих мероприятий было уверить международное сообщество в том, что с бахаи всё благополучно, то цель эта явно не была достигнута».

В целом можно сказать, что книга д-ра Ганеа предлагает интереснейший и новый взгляд на ряд самых глубоких вопросов о религии и правах человека и на нынешнюю ситуацию с ними на мировой арене. Уроки истории, обсуждаемые здесь, будут постепенно приобретать всё больший вес в мире, который одновременно столь богат на религиозные и культурные проявления и столь глубоко расколот в своём понимании того, как люди могут мирно сосуществовать друг с другом.